Гадкий утенок, Гарри Поттер и другие - Страница 67

К оглавлению

67

Заключение
Бесчисленное, увы, множество

Любой человек чести скорее отгрызет свою собственную ногу, чем причинит вред ребенку.

Филип Пулман. Чучело и его слуга

В Синих горах в двух часах езды от Сиднея (Австралия) стоит одинокий камень, огромная скала, отрезанная от основного горного массива. Называется эта скала, естественно, Сирота. Неподалеку есть другие подобные скалы, но их три, и они вместе. Их имя – Три Сестры, и даже легенда есть соответствующая: о трех дочерях, превращенных отцом – шаманом в скалы, чтобы над ними не надругались воины враждебного племени. Спасти – то он их спас, но расколдовать не успел – убили его. Но они по – прежнему вместе, а скала – сирота – отдельно от всех. Эти скалы символизируют то семантическое пространство взаимоотношений семейных связей и сиротства, которые мы уже видели на примере великого множества книг.

В наши дни, когда, по словам Аллы Сальниковой, «история детства формируется и как особая дисциплина, и одновременно как особый подход в системе современного исторического познания», мы сможем применить наше «книжное знание» – знание, полученное из художественной литературы, – к пониманию того, как жили и живут дети в разные эпохи и в разных странах. «История детства – это не только история самих детей, но, скорее, история взаимоотношения детей с окружающей их средой, их сверстниками, их семьей и родными, с другими взрослыми, с окружающим их Большим миром». Где, как не в детской литературе, искать ее отражение и правдивое отображение? Что, как не детская книга, может послужить надежным источником информации о детстве, а главное, о том, как ребенок воспринимает мир и что он о нем в конечном итоге знает?

Книжное древо детской литературы невероятно разрослось за последнее столетие. Все его многообразие прекрасно описывается одним из героев Вениамина Каверина, заядлым читателем Петькой: «Некоторые книги… были холодные, точно на каждой странице лежала тонкая ледяная корка. Зато другие… О, от других невозможно было оторваться!» Именно на примере последних я и попыталась продемонстрировать роль образа сироты в детской литературе, поговорить о роли родителей – присутствующих и отсутствующих, о месте и значении всевозможных помощников – магических и вполне земных.

Если воспользоваться аналогией с анализом сновидений, предложенным Зигмундом Фрейдом, – предмет, который мы видим во сне, означает не самого себя, а символизирует что – то, глубоко скрытое в нашем подсознании; сирота в литературе, как мы уже видели, не просто сирота. Он отражает глубинные процессы, происходящие в обществе, те мощные «сломы» и «перестройки», которые изменяют общество и приводят к переоценке отношения к слабому и беспомощному. Однако не надо ставить знак равенства между литературным сиротой и сиротой в жизни. Литературный сирота – это символ, напоминание.

На глубинном психологическом уровне сирота – это тот, кто совершенно одинок, абсолютно беззащитен и полностью уязвим. По словам Мелани Кимболл, «до того дня, когда никто больше не будет страдать от одиночества, герои – сироты будут по – прежнему символизировать для нас это одиночество». В психологической теории трансактного анализа Эрика Берна наше внутреннее «я» можно представить как состоящее из трех компонентов: «Родителя», «Взрослого» и «Ребенка» – и наш «внутренний ребенок» видит себя, как в магическом зеркале, в образе беззащитного сироты, жаждущего иметь родителей и помощников. Взаимоотношения жизненного сценария и любимой сказки детства подробно освещены в книге Берна, вслед за Фрейдом и Юнгом утверждавшего, что «человеческая жизнь порой следует образцам, которые мы находим в мифах, легендах и волшебных сказках». Добавлю: и в любых других произведениях детской литературы.

Хотелось бы, чтобы родители всегда были рядом с маленьким ребенком; без них ребенок – как орех без скорлупы, глотай не хочу. Ребенок воспринимает присутствие родителей как данность, практически не задумываясь: а что бы было, если бы родителей не было? Вместе с тем каждому ребенку хочется иногда почувствовать себя сиротой, влезть в совсем чужую шкуру, попробовать на себе не только чувство одиночества, но и ощущение каких – то неясных, неопределенных, новых возможностей, авантюрной судьбы. Ребенка не оставляет тайная мечта о новых, «лучших» родителях, которые могут оказаться королями или просто богачами (или хотя бы не заставляют каждый день делать домашние задания). В литературе такая удача вполне возможна.

Сирота в детской книге всегда претерпевает некоторую трансформацию, которая служит моделью превращения, ожидающей каждого ребенка. Это может быть преображение характера или жизненных обстоятельств, но детская книга всегда напоминает ребенку – читателю: перемена возможна. История книжного сироты помогает реальному ребенку преодолеть препятствия, которые ожидают его на пути взросления. История о сироте и поиске своей идентичности, куда более гибкой, чем это возможно в реальной жизни, не так жестко заданной изначально семейными или иными социальными параметрами, помогает ребенку в поисках его собственной идентичности.

Разбирая отдельные произведения, мы видели сонм магических помощников, от волшебников, фей и гномов до космических пришельцев. Не меньше у книжных сирот и помощников куда более реалистических: дедушек, усыновителей, педагогов, просто старших, а иногда и ровесников – братьев, сестер, друзей.

Какая же картинка складывается в голове у читающего эти книги о сиротах, да еще по – русски? Какой общий знаменатель у этих рассказов о сиротах в разные исторические периоды и в разных странах? У сирот в детских книжках есть немало обязанностей – учительная и воспитательная, обязанность пробуждать жалость и симпатию к слабому и зависимому. При всем различии психологических типов литературных характеров проступает одно глубинное сходство: сирота – это тот, кого не любят дурные люди и кто у хороших людей вызывает сочувствие и желание помочь. Образ сироты идеально впитывает в себя жизненные ценности и представления о добре и зле. Легко убедиться, насколько неодинаково восприятие сироты в разных странах, в первую очередь в плане активности или пассивности жизненной позиции, необходимости нравственной перемены. Не менее разительно отличаются и ожидания социума, сулящие «гадкому утенку» торжественную победу или горькое поражение.

67